О`Санчес - Хвак

   - Нет. Кожу с костяшек свез, и там все щиплется... А кости целы - вон, сжал, разжал!.. Все, цело, Джога.

   - Вот и я говорю. Эта темная конура в твоей голове неспроста, повелитель. Уверен, что кто-то сильный... посильнее меня... сделал тебе подарок побогаче Варамановой секиры. Слушаешь?

   - Угу! Ловко! Говори, говори, Джога! Вон, какой ты смышленый! И что? И кто это может быть?

   - Э-э... повелитель... Ты и сам не дурак, как бы ни возражали этому моему воображаемому наблюдению твои вытаращенные глазки и невысокий лоб. Не заставляй меня говорить то, от чего у меня дрожь и невольный ужас... Подумай сам. Кто бы это мог быть... Но при этом тебе не враг?

   - Хм... Вараман, что ли?

   - Повелитель! Ну при чем тут... океан??? Что ему делать на пашне и в вашей замурзанной деревне, а, мыслитель Хвак? Ты хоть раз, кроме сегодняшнего, видел храм или алтарь... этого... ну...

   - ...Варамана...

   - Да. Хоть раз видел?

   - Нет, ни разу.

   - Вот и я говорю: кто ему будет молиться и жертвы носить, вдали от океана? Стало быть, не он. Думай, повелитель.

   Хвак помрачнел и замолчал, перебирая всех известных ему богов, богинь, взвешивая свои чувства к каждому из них.

   - Всех отвергаю! Никого не люблю!.. Кроме как... Матушка Земля для меня... Матушка она для меня... Сам не знаю, почему так, но - Матушка, любимая и единственная. Ты где, Джога?.. Джога!

   - Джога твой погас на время, Я попросила его поспать.

   Хвак не успел ни удивиться, ни испугаться - просто обернулся на голос: взялась невесть откуда и стоит перед ним древняя старуха, вся горбатая, Хваку по пояс, на клюку опирается, а глаза синие! И эти глаза показались вдруг Хваку знакомыми... А Хвак возьми и растеряйся, вместо того, чтобы удивиться или испугаться!

   - Спать? А он говорил, что... это... не спит никогда...

   - Если я о чем-либо прошу - мне ни от кого отказа нет. Кроме как от тебя, сынок мой названный.

   Голос! Хвак узнал этот голос! И словно пелена спала с Хваковой памяти, и сразу вспомнил он пашню и странницу с клюкой, и то, как она выполнила его самую заветную сиротскую просьбу: разрешила себя матушкой назвать... А обернулась потом Матушкой-Землей! Матушка...

   - Матушка!!! - Хвак со всей туши грянулся на колени и заплакал счастливыми слезами. - Матушка! Я знал, я всегда знал, что опять тебя увижу!

   - Да, увидел. Будем считать, что я тоже рада видеть тебя... Хотя, сама уже не знаю - способна ли испытывать нечто подобное по столь ничтожным поводам... Впрочем, названный сын - точно такой же мой, как и... Хватит хныкать. Секирою Варамана разжился, насколько я понимаю в рукоделии? Демонца в голове поселил?

   - Джогу? А... это не я, матушка... это они!.. Я... я шел себе, шел своей дорогой, а они ко мне первые привязались, к себе приманили!.. А у Ларро меч, и он заставил!..

   - Бедняжка. Но ведь я давала тебе знак туда не ходить.

   Вот тут уже Хвак перепугался по-настоящему: да, он вспомнил стрекозу с синими глазами, предостережения Снега... Какой стыд - матушку рассердил ослушанием! Слезы радости сменились слезами раскаяния, но по-прежнему обильно стекали по толстым Хваковым щекам.

   - Прости, матушка!..

   - Да, уж. И до этого знаки посылала. Неслух, одно слово.

   - Я не хотел тебя огорчать, матушка! Я больше не буду! Я...

   Старуха тихонько вздохнула, и повела концом клюки. Хвак мгновенно понял неслышимый приказ, смолк на полуслове.

   - Точно такие же заверения уже я где-то слышала... неподалеку и совсем недавно... И отвечу услышанным ответом, тогда же и там же: "Угу. Так тебе и поверили".

   Хвак молча шмыгал носом и моргал покрасневшими глазками: да, Матушка права, а он виноват - что тут возразишь? И так стало горько Хваку, так обидно за собственную дурость и неблагодарность - впору опять разрыдаться, но Матушка не велит!

   - Молчишь... сынок... кручинишься... Во всяком случае, вижу, что рад. Искренне рад, без корысти и расчета. Есть у тебя какие-нибудь просьбы ко мне?

   - Да, Матушка!

   - Слушаю тебя.

   - Молю простить меня за то, что я нашу встречу и твои слова забыл! Я нечаянно!

   Старуха глубоко вздохнула, синие глаза ее поледенели и словно вонзились взором в Хвакову душу... и вроде как прежними стали, оттаяли...

   - Даже тут не врет, не хитрит. Дитя... Сущее дитя в теле взрослой особи. Будем считать, что я тебя простила... на какое-то время. А еще чего желаешь? Проси.

   - Еще хочу, Матушка - чтобы я надежно не забывал, что тебя видел и слышал!

   - Нет, в этой просьбе откажу. Ты будешь помнить благие свои намерения, но встречу забудешь. Ну, коли сам ничего не выпрашиваешь... Подумай. Например, этого Джогу я могу из тебя вынуть, если он тебе в досаду?

   - У! Хорошо бы, Матушка! Такой он... как комар над ухом, день и ночь: то ему не так, это не так... И куда ты его денешь?

   - Верну богам, это их игрушка. Или рассею навеки огнем по пустоте: откуда вышел - туда и вернется. Как скажешь.

   Хвак прислушался к себе - молчит Джога, Матушкой усыпленный. Если он рассеется по пустоте, значит, Джоги не будет, он умрет. Если вернуть богам - Джога этого очень боится. То-то же! Как насмехаться и ныть - он тут как тут, а с богами так-то не повольничаешь! И умереть, небось, тоже боится.

   - Матушка, а демоны умирают?

   - Перестают быть. Нет, ну какой мякиной у него голова забита... Называется - усыновила смертного.

   - Прости, Матушка, я не хотел!

   - Так, убрать его?

   Хвак сначала помотал головой, а потом уже спохватился собственному решению.

   - Жалко его, Матушка, боги его обижать будут, за то, что мы с ним... Пусть уж лучше он вернется, когда я... когда у меня... когда умру.

   - Ох, и долгонько же ему ждать. Названное дитя мое неизбежно приобретает некоторые свойства, простому смертному отнюдь не присущие, в том числе и прочность перед бренностью. Вот и плоть твоя, кости с суставами покрепче камня оказались, пусть и не везде, не всегда и не для всех сие заметно. Однако, и дух у тебя плоти под стать, но уж это не мое, природное. Сердце у тебя мягонькое, не то что у Камихая, да только вряд ли это облегчит судьбу этому ничтожному Джоге, так уж мне видится. Будь по-твоему. Встань с колен.

   Хвак послушался и теперь стоял, трепещущей горой нависая над согнутой старушкой с посохом.

   - Повторю, как уже однажды повторяла. Дури в тебе много и силы много. Это нелепое, тем не менее, очень распространенное среди смертных сочетание, так что особо выделяться не будешь. Но еще раз говорю: не вздумай равняться с богами, тягаться с богами, их участь на себя примерять...

   - Как можно, Матушка! Ни за что!

   -...иначе горько пожалеешь. Был у меня расчет на тебя, и сейчас есть. Но... понимаю уже: нет, не того выбрала.